Опубликовано на открытой версии “Позірку“ 6 августа 2025 года в 09:45
Слово “литвинизм“ стало для части литовцев почти тем же, чем “русский мир“ — для Украины: сигналом тревоги. Но за этим ярлыком скрывается не столько угроза, сколько неудобный разговор об истории.
В июле литовский политик Витаутас Синица публично раскритиковал лидера белорусской оппозиции Светлану Тихановскую и потребовал закрыть ее офис в Литве (“Представительство белорусской демократии“). Главным упреком Синицы стало то, что, по его мнению, Тихановская “недостаточно решительно осудила“ так называемый литвинизм.
Министр иностранных дел Литвы Кястутис Будрис заявил, что не видит оснований аннулировать аккредитацию представительства.
Но на этом история не завершилась. В конце июля на портале peticijos.lt в течение одной недели были опубликованы три петиции, касающиеся Беларуси и белорусской оппозиции. Первая из них выражала поддержку Синице и содержала требование аннулировать аккредитацию “Представительства белорусской демократии“.
Спустя два дня появилась вторая — с призывом прекратить финансирование офиса Тихановской. А затем последовала третья — “Петиция гражданина Литвы о Сергее Тихановском и деятельности белорусской оппозиции в Литве“.
Последняя инициатива производит впечатление плохо замаскированной агентурной работы. Текст, по всей видимости, был написан впопыхах на кириллице, затем автоматически переведен на литовский язык при помощи ИИ и даже не вычитан. Курьезно выглядит, например, слово-гибрид “неприimtini“, которое начинается по-русски, а заканчивается по-литовски.
А вот первые два обращения — это вполне серьезные общественные инициативы, за которыми стоят конкретные организации и активисты. Обе петиции за чуть более чем неделю собрали немало подписей: первая — почти 6 тыс., вторая — около 5 тыс. Кроме того, они привлекли весьма заметные суммы пожертвований, предназначенные для продвижения петиций и их юридического сопровождения.
В перечне обвинений, изложенных в петиции с требованием аннулировать аккредитацию “Представительства белорусской демократии“, на первом месте — вновь-таки — фигурирует претензия к Тихановской, что она якобы не выступила с четким осуждением “литвинизма“.
Во многих случаев слово “литвинизм“ употребляется не для описания чего-то, а скорее как медийная или полемическая этикетка. В таких случаях его основная функция — не описывать явление, а бить тревогу.
Если отсеять полемический шум и посмотреть на содержание “литвинизма“, то окажется, что он сводится к ряду интерпретаций истории ВКЛ. Вот примерный набор тезисов, которые обычно с этим связываются:
Вот это и есть примерное содержание литвинизма. В полемических контекстах к нему нередко добавляется и упрек в притязаниях белорусов на Вильнюс. Однако, в отличие от вышеперечисленных тезисов, подобные претензии чаще приписываются не потому, что действительно звучат с белорусской стороны, а по логике подозрений: мол, если кто-то придерживается позиций 1–5, значит, наверняка лелеет в душе и мечту о “виленском реванше“.
Остановимся на содержательной части. Каждый из пяти тезисов может произноситься с разной степенью уверенности и настойчивости. Кто-то говорит: “Это очевидно, что историческая Литва находилась на этнически белорусских землях“. Кто-то скажет: “Это возможно“, а кто-то осторожно замечает: “Есть такая гипотеза“.
Но суть дела в том, что дискуссия о литвинизме — это на самом деле спор о версии белорусской истории, которая сформировалась в рамках национального возрождения.
Кстати, эта версия со временем была частично интегрирована в официальную идеологию белорусского режима. Но усложнять тему пока не будем — она и без того достаточно сложная.
В рамках этого анализа оставим в стороне госидеологию официального Минска и сосредоточимся на возрожденческом белорусском нарративе. Тем более что отправной точкой для этого анализа стала полемика литовцев именно с белорусской оппозицией.
Все познается в сравнении и сопоставлении. Чтобы понять корни спора вокруг литвинизма, посмотрим, как выглядят типичный литовский и типичный белорусско-возрожденческий взгляд на тему ВКЛ.
Прежде чем перейти к сравнительному обзору, стоит сказать несколько слов о том, как автор реконструировал этот “типичный взгляд“.
В основу анализа легли 20 белорусских и 18 литовских источников — как академических, так и научно-популярных: энциклопедии, учебники, статьи из “Википедии“, а также видеоматериалы с “Ютуба“. Более подробно об отборе источников и используемых критериях будет рассказано в отдельной академической публикации, выход которой запланирован на начало следующего года.
И вот какая картина складывается. Ниже представлена сравнительная таблица, которая отражает доминирующие позиции двух национальных историографий по пяти центральным темам, связанным с наследием Великого княжества Литовского.
Нарративы о ВКЛ: белорусско-возрожденческие и литовские
| Тема | Белорусские нарративы (доминирующая позиция) | Литовские нарративы (доминирующая позиция) |
| 1. Этнонациональная природа ВКЛ | ВКЛ — многоэтничное государство, но с преобладающим белорусским (протобелорусским, литвинским) ядром. Менее распространенная позиция — двунациональное (белорусско-литовское) ядро. | ВКЛ — многоэтничное, но ядро преимущественно литовское (lietuvių). В меньшинстве — признание двунациональной структуры. |
| 2. Характер расширения ВКЛ | Преобладает интерпретация как союзного расширения и добровольной интеграции. Есть версия о культурной экспансии, возглавляемой “более развитым“ белорусским элементом. | Почти единогласно трактуется как завоевание литовцами славянских земель, с акцентом на военное и политическое превосходство. |
| 3. Основание Вильни (Вильнюса) | Широко утверждается, что город был основан (прото)белорусами (славянами, кривичами) или как минимум с самого начала имел выраженный славянский характер. | Почти единодушно признается балто-литовское основание города, традиционно приписываемое князю Гедимину. |
| 4. Значение L-T-V-названий (Литва, литвины и т.п.) | Эти названия трактуются как надэтнические или политические — обозначающие любого жителя ВКЛ. Распространена и интерпретация, связывающая их в первую очередь с (прото)белорусами. | Признаются многозначными. Одни ученые считают их изначально балто-литовскими, другие — надэтническими политонимами. |
| 5. Локация исторической Литвы | Историческая Литва локализуется преимущественно в пределах современной Беларуси (верховья Немана, район Новогрудка), Вильня — ее часть. | Историческая Литва почти единогласно размещается в пределах современной Литвы (Аукштайтия и др.), с редкими признаниями трансграничного характера. |
Как видим, налицо довольно серьезные различия. Еще раз подчеркнем: это сравнение основано не на публицистике, не на маргинальных блогах или лозунгах, а на анализе корпуса серьезных источников — академических монографий, энциклопедий, учебников и концептуальных исследований.
Образно говоря, эти позиции пусть и не высечены на камне, но точно не построены на песке. Это устойчивые нарративы, формирующие современное историографическое мышление в Беларуси и Литве.
В вопросе литвинизма, то есть интерпретации истории ВКЛ, нет смысла утверждать, что серьезных расхождений нет (они есть) или что речь идет о маргинальных позициях (они вовсе не маргинальны).
Перед нами стоят две задачи: первая — как вести культурный спор по теме, где разногласия неизбежны; вторая — как избежать эскалации.
Как уже отмечалось выше, те или иные тезисы в рамках “литвинистской“ дискуссии провозглашаются с разной степенью уверенности: от “это очевидно“, “это несомненный факт“ — до осторожных формул вроде “возможно“, “есть гипотеза“, “не исключено, что…“
Здесь не место детально разбирать два набора тезисов с точки зрения их фактологической обоснованности. Достаточно отметить, что ни один из них — ни в белорусской, ни в литовской версии — не обладает статусом безусловного факта. Все они являются либо интерпретациями, либо продуктами нарративного конструирования.
А если так, то, отталкиваясь от сравнительного анализа, сформулируем пять практических соображений. Два из них адресованы преимущественно белорусской стороне, два — литовской, а одно — обеим.
В адрес белорусской стороны:
1. Диалог становится практически невозможным, если белорусская сторона исходит из позиции жесткого белорусоцентризма.
Речь идет о такой трактовке ВКЛ, где оно представляется исключительно белорусским государством, а ключевые тезисы — вроде основания Вильни белорусами или центральной роли белорусов в истории княжества — подаются как бесспорные факты, исключающие альтернативные версии.
Тем, кто придерживается такого подхода или симпатизирует ему, необходимо определиться: либо курс на диалог и конструктивное взаимодействие с Литвой, либо долгосрочная враждебность, которая наверняка не принесет пользы Беларуси.
2. Мягкий белорусоцентризм — акцент на белорусском вкладе в ВКЛ, но без отрицания роли литовцев — не исключает возможности диалога, но и не обещает, что он будет легким.
Стоит учитывать, что в литовском дискурсе, несмотря на разнообразие мнений, сохраняется устойчивый консенсус о прямой преемственности между ВКЛ и современной Литвой.
В адрес литовской стороны:
3. Литовской стороне стоит серьезно задуматься над тем, к чему на практике ведет предпочитаемая ею историческая перспектива.
Представим, что белорусы вдруг соглашаются с трактовкой истории ВКЛ, согласно которой литовцам принадлежит исключительное право на субъектность в формировании и расширении ВКЛ. Принесет ли такое “победоносное“ признание реальную пользу Литве?
Такая “победа“ может обернуться иллюзией: ведь в этом случае белорусам придется признать литовцев не соратниками, а угнетателями, а сам распад ВКЛ — не трагедией, а процессом освобождения.
Более того, любая идеология, основанная на логике освобождения от угнетения, предполагает моральную дискредитацию или наказание угнетателей. В таком нарративе белорусы будут вынуждены закрепить за литовцами роль исторических захватчиков со всеми моральными и политическими последствиями.
4. Аналогичная ловушка может возникнуть и при стремлении литовской стороны как можно резче развести понятия “белорусскости“ и “русскости/русинскости“ в контексте обсуждения славянского компонента ВКЛ.
Это выражается, в частности, в тенденции избегать любых ассоциаций между канцелярским языком ВКЛ и белорусским языком, а также между славянским населением ВКЛ и белорусами.
Некоторым литовским авторам может казаться, что такое разделение — “меньшее зло“, поскольку оно лишает белорусов оснований претендовать на наследие ВКЛ.
Однако свято место пусто не бывает. От факта славянского характера канцелярского языка и демографического преобладания славян в ВКЛ не уйти. Если белорусы не имеют права считать себя наследниками славянской части ВКЛ (дескать, там были “русские/русины“, а не белорусы), то это всего лишь открывает для “русского мира“ дорогу к тому, чтобы заявить о своей преемственности.
Таким образом, подобная логика может не только легитимизировать притязания Москвы на Беларусь, но и усилить ее идеологическое давление на саму Литву.
Общий вывод для обеих сторон:
5. Среди всех возможных подходов к истории ВКЛ наибольший потенциал для диалога дает, безусловно, литовско-белорусский экуменизм — то есть понимание ВКЛ как многоэтничного или многонационального государства, в отношении которого невозможно утверждать, что один народ или одна языково-культурная группа были “важнее“ других.
В чистой форме такой взгляд встречается редко, но его зачатки можно обнаружить в некоторых дискуссиях и у отдельных авторов с обеих сторон.
Именно этот подход способен стать базой для взаимного признания и уважения исторической памяти.
Анализ был подготовлен в рамках проекта The Community Building Initiative, финансируемого Европейским союзом.
